К полудню следующего дня во фляге оставалось два или три глотка. Человек сидел, прислонившись спиной к большому серому валуну, натянув капюшон плаща поглубже, и спал.
Вечером он сунул опустевшую флягу за пояс сзади. Оставалось лишь надеяться, что в течение суток он набредет на какой-нибудь оазис.
Багрово-синее солнце натужно переползло через зенит и двинулось дальше. Человек с удивлением и отчаянием понял, что последние два дня он машинально шел по направлению движения солнца, а, стало быть, – в неверном направлении.
Сняв с пояса флягу, он прижался пересохшими губами к горлышку, тщетно пытаясь вытянуть хоть каплю живительной влаги. Разумеется, безрезультатно.
– Надо идти, – сказал он себе. Сделал несколько шагов – и упал.
Человек очнулся вечером. Стало заметно прохладнее, как всегда в пустынях по ночам. Подняться на ноги ему удалось отнюдь не с первой попытки. Шатаясь, человек побрел вперед.
Он уже не знал, в какую сторону идет – возможно, в ту, откуда пришел. Сейчас его волновало лишь одно – вода. Нужно было во что бы то ни стало найти хоть немного воды.
Кто другой на его месте сейчас молился бы всем известным богам, и, может, боги даже сжалились бы над ним. Но человек не был другим, и молиться он просто не умел.
Человек брел по пустыне, спотыкаясь и падая. Упав, он несколько минут лежал без движения, потом чудовищным усилием воли заставлял себя встать и идти дальше.
Наступил день. Около полудня человек вновь упал, на этот раз потеряв сознание. Когда он очнулся, багрово-синий диск склонился к горизонту. Человек попытался встать – но уже не смог. Тогда он пополз.
Через три часа он вновь потерял сознание.
Когда человек очнулся, было темно. В голове билась одна мысль – надо двигаться вперед. И он опять пополз.
Близилось утро, когда он наткнулся рукой на что-то влажное. Присутствие воды, пусть даже и в таком крохотном количестве, заставило воспаленный мозг работать. Человек внимательно оглядел свою находку и застонал от бессильной злобы на самого себя. Он держал в руках собственный рюкзак, брошенный несколько дней назад – он уже не помнил, сколько именно.
Все это время он шел по кругу. Но в находке были и положительные стороны. Во первых, теперь он знал, что шел по кругу, а во-вторых…
Во-вторых, на плотной ткани рюкзака сконденсировалась влага. В пустыне тоже бывает роса, просто ей обычно не на что выпадать.
Человек тщательно высосал крохотные капли воды, чуть влажной тканью обтер лицо и встал. Он должен был идти, невзирая ни на что. Его ждали. Он чувствовал – они уже проснулись и ждут его, он нужен им.
Кто «они»? Человек не знал.
Вода, полученная с рюкзака, помогла продержаться до полудня. В полдень человек поплотнее закутался в плащ, чтобы не получить ожогов, и уснул. Уже который день его сон напоминал больше беспамятство, но даже такой сон давал некоторое количество сил.
Когда человек проснулся, уже темнело. Он смочил губы остатками воды, сцеженной с рюкзака во флягу, и пошел дальше.
Ближе к утру его зоркие глаза разглядели в отдалении пальму. Пальмы здесь росли, как и во всякой пустыне, лишь возле оазисов. Сперва человек подумал, что это – очередной мираж, но потом, приглядевшись, заметил, что пальма выглядит весьма потрепанной, да и стоит в одиночестве. Возле настоящих оазисов обычно растет несколько пальм, а если оазис большой – то и целая роща.
А сейчас перед человеком торчала одинокая пустынная пальма.
Подойдя ближе, он понял, в чем дело. Это был не мираж.
Погибший оазис.
Судя по тому, что пальма еще не засохла, как и несколько кактусов и пустынных кустарников, оазис погубил прошедший несколько дней назад смерч.
Человек, охваченный безумной надеждой, бросился к оазису. Подбежав к пальме, он огляделся. Так и есть – меж корней одного из кустов тонкой струйкой сочился ручеек. Человек знал, что спустя несколько дней этот источник иссякнет, его занесет колючим песком, но пока еще вода была.
Он напился, ополоснул лицо и набрал полную флягу воды. Потом разрезал один из кактусов и пожевал полусъедобную зеленую мякоть. Нельзя сказать, что это было особо питательно или, тем более, вкусно, но кактус можно было есть.
Немного отдохнув, человек пошел дальше.
Прошло два дня.
Занимался рассвет. Человек планировал идти до полудня, а самое жаркое время переждать в тени какого-нибудь валуна. Он очень устал. Вода опять закончилась, и сегодня ему удалось попить лишь то, что собралось за ночь на рюкзаке.
Человек уже привык, что попасться под ноги здесь может лишь кучка песка, и поэтому почти успел удивиться, когда, споткнувшись обо что-то твердое, кубарем полетел с бархана.
Упав, он несколько секунд лежал, сплевывая попавший в рот песок. Потом встал на ноги и обернулся, желая посмотреть, обо что споткнулся.
На вершине бархана, вытянувшись во всю исполинскую длину, лежал тридцатиквартовый скелет дракона. Ящер, судя по всему, умер не так давно – на костяке сохранилось немало мяса, оплетенного сухожилиями, а несущие кости распластанных крыльев были обтянуты обрывками полуистлевшей кожистой перепонки.
Человек вздрогнул. Скелет дракона разбудил в нем какие-то смутные воспоминания… о другом драконе. Он не мог понять, что это был за дракон и как он сам был с этим драконом связан, но знал одно – дракон был черный.
Присмотревшись к скелету, человек понял, что в мертвом драконе что-то кажется… неправильным, что ли? Слишком широкие грудные кости, слишком толстые ребра – их размер нельзя было списать даже на чудовищные размеры ящера. Разглядев же позвоночник дракона, он пришел к выводу, что у дракона такого позвоночника быть просто не могло. Похожий на канат, сплетенный из множества тонких позвонков, он выглядел… неестественно, что ли?